Here comes the thought
Burning and lashed by despair
Here comes the man
Tortured with zealousness
They see the hole
With no hope of repair
They feel the ice
In no cold-heartedness

Когда идея пронзает голову – знаете ли вы это ощущение? Когда мысль молнией врывается в полуразложившийся мозг, воспламеняет не до конца еще разрушившиеся клетки и заставляет мысли искрами водить хороводы, весело плутая в лабиринтах извилин?

«Я люблю сумасшедших, таких, которые бешено хотят жить, бешено хотят говорить, бешено хотят спастись, которые хотят иметь все сразу, которые никогда не зевают и никогда не говорят пошлостей, а всегда горят, горят, горят.» - эти слова не знает только живущий в пещере. Я незнакома с творчеством Керуака, я понимаю мысль, но ничуть она меня не приводит в восторг и откровение, однако рефрен «горят, горят, горят» - согласитесь, цепляет. И мне явственно представляется картина, когда ты настолько захвачен своими увлечениями, своими мыслями, когда ты поселяешься, можно сказать, внутри них, я не имею в виду, что вы трансформируетесь в хикки-отшельника, хотя…не совсем верное слово, но это первое, что приходит на ум.
Я до умопомрачения люблю ощущение, когда в процессе прочтения/прослушивания/иного способа ознакомления с новой информацией внутри моего жалкого мозга щелкает нечто. Когда он дает отсылку на что-то, с чем произошло знакомство ранее. Обрывки сведений склеиваются друг с другом, наслаиваются, перемешиваются и превращаются в драгоценный камень, переливаясь качественно новыми гранями.
Я обожаю параллели и сходства. Я бы с удовольствием запретила себе срываться в обыденность и говорить, что если бы не нужда в аргументации для русского, я бы никогда не уделяла подобным моментам столько внимания, но что поделать, если упоминание этого факта само просится?

Боже, иногда мне действительно кажется, что я охвачена своими увлечениями уже в буквальном смысле слова, что моя кожа облеплена кусочками знаний, смешанных с невыносимой любовью, oh, you’ll never know, эта бесконечная влюбленность во все, что я делаю, это неизъяснимое удовольствие – иметь возможность быть захваченной, быть восторженной. И эти кусочки – еще немного, и вспыхнут. Да что же вы не видите, они уже горят, и все тело объято пламенем, а мне от него ничуть не жарко и не больно, это приятное тепло обволакивает глубже, потому что оно доставляет бесконечное удовольствие.
Люди этого не видят, им – увы! – не знать. Они видят холод и скуку там, где ее нет. Прошу простить меня, но так и просится отсылка к ГНВ. Выдержка получилась больше, чем, собственно, мой персональный текст, но мне показалось, что хотя там и много не совсем связанного с затронутой темой - он неплохо впишется. вот она. Да, такова моя участь с самого детства! Все читали на моём лице признаки дурных свойств, которых не было; но их предполагали - и они родились. Я был скромен - меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен, я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекла в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду - мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаянье - не то отчаянье, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаянье, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я её отрезал и бросил, - тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей её половины; но вы теперь во мне разбудили воспоминания о ней, и я вам прочёл её эпитафию. Многим все вообще эпитафии кажутся смешными, но мне нет, особенно когда вспомню о том, что под ними покоиться. Впрочем, я не прошу вас разделять моё мнение: если моя выходка вам кажется смешна - пожалуйста, смейтесь: предупреждаю вас, что это меня не огорчит нимало. <...>
И, может быть, я завтра умру!.. и не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле... Одни скажут: он был добрый малый, другие - мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а всё живёшь - из любопытства: ожидаешь чего-то нового... Смешно и досадно!


Они видят уныние, пропасти, бездны томления, тогда как на самом деле я сжимаюсь от счастья за себя, за свою душу, если можно так выразиться. Я готова делиться с ними пламенем, но они берут меня за руку – и по их телу пробегает холодок. Они отстраняют руку.
Но приходит тот самый человек, самый нужный и самый главный. И горит вместе, рядом с тобой.

p.s. все вышенаписанное - гиперболизированно и затемнено для пущей выразительности.
p.p.s. обидно и глупо себя чувствуешь, когда выясняется, что всю твою речь можно было бы составить еще лучше, если не вкладывать ничего от себя, а надергать цитат из классики. все уже сказано раньше. существенно раньше.
но это значит, что ты не один.



вполне возможно, что завтра мне все это разонравится. я разочаруюсь в написанном и плюну в себя. если не завтра, то через полгода.
но сейчас, в эту секунду - я хочу, чтобы это было.