Имя твое - пять букв (БлокЪ в дореволюционной орфографии)
Мотивы веры и разуверения в лирике А.Блока
Глядя на творческое наследие поэта Александра Блока, мы поражаемся насыщенности его духовной жизни и высокому мастерству. Он стремился ответить на самые острые и трудноразрешимые вопросы предреволюционного периода. Но разделять его творчество надвое нельзя, ведь и юношеские мистические стихотворения, и гражданская лирика принадлежат перу одного и того же поэта. Разительные изменения претерпевали в течение жизни его взгляды, и причины этих изменений, как мне кажется, схожи между собой. Дело в том, что ему совершенно необходимо было во что-то верить. Поэту нужно вдохновение, нужны идеалы, которые будут с ним вне зависимости от общей окружающей обстановки. Если жизнь вокруг процветает – вера станет доказательством надежд, а если привычное рушится и кажется, что пропасти нет дна – вера станет именно той опорой, которая поможет выстоять и не заблудиться в сумраке перемен. Поэтому мотивы веры, ее истоки и, к сожалению, ее неизбежный крах, обусловленный различными обстоятельствами, являются одновременно и своеобразным катализатором к рождению шедевров, и губителем муз.
Само становление Блока как поэта, вступление его на путь символизма уходит корнями в философское учение Вл. Соловьева, который сам явился предвестником складывания этого литературного течения. Юный Блок был склонен к мистическому мироощущению, трепетному отношению к тому, что казалось ему «знаками судьбы». Разумеется, молодому человеку, только начинающему жить по-настоящему, необходима основа для рождения собственного, определенного мировоззрения. И этой основой первоначально стали для него античные идеи Платона. Концепции «двоемирия», которые будут позднее воплощены поэтом в лирике, антиномии «духа» и «плоти» произвели на него яркое впечатление. Но изучение трудов Платона все-таки не способствовало разрешению всех вопросов. И тут он познакомился со стихами Соловьева. Это событие, имевшее место в 1901 году, Блок считал одним из ключевых в своей жизни. Идеи Платона нашли отражение в лирических произведениях Соловьева, а основное положение его т.н. спиритуалистики гласило, что земная жизнь – это всего лишь бледное отражение и искаженное подобие идеального существования. Божественная сила, призванная растворить в реальном мире Мировую Душу и тем самым привести к слиянию, казалось бы, недосягаемого идеального и окружающего мира, воплотилась у философа в образе Вечной Женственности.
Блок долгое время находился под впечатлением. Он ощущал, что это – именно то, что отражает положение дел вокруг, в России (как потом окажется, он был абсолютно прав - чтобы произошло слияние с идеалом, очищение и переход в царство Божие, необходим был мучительный Апокалипсис, которым стала революция). Да и не только он проникся, именно Соловьев оказал огромнейшее влияние на поэтов, именно на основе его идей родились идеи символизма, насыщение поэзии образами, возвышенными именами, целые выстроенные системы художественных символов. И именно так родился первый сборник стихов Блока «Ante lucem», смысловое ядро которого составляют «Стихи о Прекрасной Даме», стихи, где поэт реализовал сольвьевские тезисы о взаимопроникновении мировой любви и любви индивидуальной, к женщине, где земные истории любви переносятся в романтический мистико-философский мир.
Конечно же, Прекрасная Дама – это не какой-то выдуманный образ, существующий только в сознании творца, а самый настоящий человек. Человеком этим стала невеста и позднее жена поэта – Любовь Менделеева. На нее молодой Блок возлагал обязанности Хранительницы Солнца Завета, ее он ощущал как «источник манящих зорь». Друзьям, с которыми как раз и завязалось близкое общение на основе общего увлечения теориями Души мира – Андрею Белому и Сергею Соловьеву – Блок восторженно рассказывает, что нашел «темного хаоса светлую дочь». Поначалу Любовь относится к тому, что ее сделали предметом обожания, с интересом, она принимает поклонение Блока, и, конечно, не отказывает ему, когда тот делает ей предложение руки и сердца. Хотя ее, несомненно, пугал «мистицизм», Блок объясняет, что это самое лучшее, что ему доводилось когда-либо переживать, и этот самый «мистицизм» позволил ему любить ее. Но, увы, как потом выясняется, жена была для поэта идеалом, к которому он даже прикасаться бояться, чтобы ни при каких обстоятельствах не осквернить это чудесное соединение мечты, красоты, любви, что такая поразительная чистота в окружающем их бренном мире неприкосновенна. А сама Любовь была обычной земной девушкой, меньше всего видевшей себя в роли Богини.
После непониманий, недомолвок и ссор, выяснилось, что супруги видят отношения в браке прямо противоположно.
Это открытие ознаменовало первый крах веры Блока – веры в возможность найти идеальную любовь в реальном мире. А вышло так, что идеальный образ Вечной Девы приписан обычному человеку, без намеков на мистицизм. Поэтому очевидным стал фатальный разрыв между мечтой и действительностью. Так Блок понял, что истинной любви, такой, какой ее видит лично он, нет места в жизни. Эти выводы были позже воплощены в стихотворении «О доблестях, о подвигах…» (1908). В нем воспета земная и вместе с тем возвышенная любовь, пришедшая в разорванный страстями мир, но ушедшая из него, словно ее никогда и не было, где лирический герой безвозвратно утрачивает веру в идеал и осознает это – «Твое лицо в его простой оправе/Своей рукой убрал я со стола». Подобные мотивы прослеживаются в стихотворении «В ресторане» (1910). Всё оно построено на антитезе: пошлый земной мир противопоставляется вечному, идеальному. “Где-то пели” — это где? Не из другого ли мира эти звуки? Герои тянутся друг к другу, но не могут приблизиться и соединиться, потому что они из разных миров – прекрасная Дама из мира вечности и лирический герой в душном ресторане.
В последующих стихотворениях отчетливо прослеживаются существенные изменения в мировосприятии поэта. Он уже отошел от мечтаний о мировой гармонии, но не потому, что стал считать их несостоятельными, ведь именно с них начался его творческий путь. Однако взаимодействие с окружающей жизнью, а не погружение в мир абстрактных категорий, выходит на первый план. Но все-таки окончательно порвать с когда-то такими важными и значимыми идеями не получится никогда. Вот, как мне кажется, откуда идет поэтическое «двоемирие» - реальный мир прямо перед Блоком, он вторгается в его жизнь вне зависимости от его желания, он дает пищу для размышлений, сюжеты и вдохновение. Но все еще живут мечты о возможности воплощения в реальность надежд на идеальное в такой несовершенной обстановке, какая была в ту пору в России. Так плавно входит в творчество поэта и присутствует в нем до конца тема Родины. По этому поводу сам Блок говорил: «Стоит передо мною моя тема – тема России. Этой теме сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь». Идея возрождения России позволяла принять ее без доказательств, как аксиому. И эта аксиома стала фундаментом веры, которая давала поэту силы жить и творить, и в которой он позднее жестоко обманулся.
Образ Родины у Блока необычен – это не привычная Родина-мать, а молодая девушка, которая стала его избранницей, но с которой у него очень сложные отношения. Однако покинуть ее никак нельзя, без нее он не мыслит жизни. Его лирический герой не просто наблюдает за происходящим, а является плотью от плоти страны, он – ее сын, который на себе чувствует и переживает все невзгоды, сваливающиеся на нее. Безусловно, вершиной его патриотизма по праву считается стихотворение «Россия» (1908), которое по общей мысли и настроению является своеобразным ответом А.Белому и его произведению «Отчаяние». Блок, в отличие от Белого, говорящего: «не жди, не надейся», искренне верит в лучшее будущее для России, потому и завершает эмоциональным подъемом, воодушевляющим жить и надеяться: «Невозможное возможно, дорога долгая легка». В стихотворении «Осенняя воля» (1905) неразрывная связь человека и Отчизны особенно подчеркивается: «Приюти ты в далях необъятных!/Как и жить и плакать без тебя!». В другом стихотворении этого периода «Русь» (1906) Родина предстает как тайна, уходящая истоками в глубокую старину. В то время Блок, как и многие другие его современники, увлекся русским фольклором, углубленно изучал историю родной страны, и это неслучайно. В воздухе уже носятся флюиды предстоящих катаклизмов, но пройти и пережить их необходимо, чтобы построить «дивный новый мир». И чтобы обошлось без ошибок и ненужных потрясений, поэт обращается к корням, он вспоминает ключевые моменты отечественной истории, те, что действительно повлияли на ее ход и предопределили дальнейшее развитие страны. Мысли эти получили развитие в стихотворении «Русь моя, жизнь моя…» (1910), овеянном тревожным ожиданием грядущих перемен, и особенно – в создании цикла стихотворений «На поле Куликовом» (1908), в котором поэт, словно пророк, возвестил о «высоких и мятежных днях». И опять мотивом к созданию произведения стала вера. Вера в то, что когда революция страшной стихией обрушится на народ, он устоит, он выйдет на борьбу и объединится перед лицом общего врага, как это случилось более пятисот лет назад.
Из понятия «двоемирие» мало-помалу вырастал «страшный мир». Если поначалу Блок не чувствовал себя достаточно уверенным, чтобы отходить от идеалов юности и все-таки старался перенести мысли о них в существующие процессы, позже это стало невозможным. Он словно заблудился. Ему нужна была почва, чтобы творить шедевры. «Беспочвенности … я не принимаю к сердцу, <ей> нет места среди нас – художников» - произнес в 1908 году Блок. Для него «беспочвенность» означала пугающую атрофию возможности размышлять и писать о живом, но также и забвение заветов и традиций национальной культуры. Новомодные идеи, уклад окружающей жизни, отвратительные лица, которые он видит повсюду, - всё это вызывает у него отвращение и даже страх. Мироощущение Блока пропитывается трагизмом. «Как тяжко мертвецу среди людей!» - пишет он. Жизнь представляется ему роковым круговоротом, безысходным и безнадежным. Под влиянием подобных умозрений было создано стихотворение «Ночь, улица, фонарь…» (1912). Но неправильно было бы думать, что «страшный мир» для поэта – лишь то, что находится вокруг, лишь осязаемая бытовая тлетворность. Нет, основная жертва этого «мира» - нравственные ценности, разлагающиеся в буржуазной действительности, захваченные в цепкое кольцо темных сил.
Но Блок не был бы Блоком, если бы не пытался увидеть свет среди этой липкой, густой темной массы. Ожидание революции и любовь к Родине – вот что спасало его. Художественное оформление его мысли получили в стихотворении «Коршун». В нём он жёсток, прямолинеен и категоричен. «Доколе матери тужить?/Доколе коршуну кружить?» - в этих двух завершающих строчках чувствуется, как поэту просто-таки хочется кричать, и в этом крике выразится позже вся истерзанность народа, безнадежное ожидание и боль от несбывшихся надежд.
И вот – раздался гром Октября. Блок встречал его, по словам его биографа М.А.Бекетовой, «радостно, с новой верой в очистительную силу революции...», «...Он ходил молодой, веселый, бодрый, с сияющими глазами...». Не только сам поэт, но и весь народ уже давно томился в ожидании преобразований, а когда они наконец-то свершились, их принимали восторженно. Но далеко не все современники Блока разделяли его настроения. Многие уехали за рубеж, боясь последующих лишений, которые они, интеллигенты, неизбежно бы претерпели. Блок же – остался. Он считал, что не вправе уехать, покинуть страну, особенно сейчас, когда оставшимся так тяжело. Он надеется вселять веру и силы в борющийся народ своими стихами. Повсюду слышен гневный голос обездоленных, столь долго ущемляемых власть имущими, а теперь готовых выйти и бесстрашно бороться за свои права, но кто в этом виноват? Поэту порой казалось, что в происходящем присутствует доля его вины, он считал, что он был далек от нужд простых людей, что не умел их понять, равно как и не умели многие его соотечественники. Поэтому злобу бедняков, обрушивающуюся на интеллигенцию со страшной силой, он считал вполне естественной, более того, заслуженным возмездием.
Свое отношение к первым шагам революции, свои мысли по поводу той жестокости, которая окружала его, он выразил в поэме, озаглавленной «Двенадцать». Она написана как раз в ту пору, когда ураган перемен проносится везде, едва ли кто-то в силах удержаться на ногах. Образы «зачинщиков революции», специально организованного отряда, который должен следить за порядком, а выходит, что вместо порядка на улицах творится разгром и хаос, пугают. Недаром говорил М. Горький: «Наша революция дала полный простор всем дурным и зверским инстинктам, накопившимся под свинцовой крышей монархии». Поэтому Блок, даже мысли не допускавший о крушении собственных надежд, ввел образ Христа. Ему кажется неверным оставлять этих разбушевавшихся людей, совершенно потерявших контроль над тем, что они творят, одних, им нужен кто-то, кто их уведет из мира разрушения. Мне кажется, исходя из этого, можно сделать вывод, что вера Блока жила до последнего момента, и он всеми силами старался ее удержать, ведь без нее не было жизни, не было стихов, не было ничего. Поэма «Двенадцать» - попытка разобраться в происходящем, не стремление встать на чью-то сторону, а понять свою страну, даже, скорее, именно вера в то, что есть возможность понять и разобраться.
Стихотворение «Скифы» тоже написано в связи с революционными настроениями, и в нем западный мир противопоставлен бушующей России. Оно завершается призывом к единению: «В последний раз на светлый братский пир/Сзывает варварская лира!» Сплотиться, выстоять и воплотить столь долго вынашиваемые планы преобразования существующих порядков было очень важно. Но предчувствуя будущие трагические события гораздо глубже, чем остальные, Блок подчеркивает: "в последний раз"…
Оглядываясь вокруг и с ужасом осознавая, что возложенные на революцию ожидания совершенно не оправдались, Блока охватывает ужас. Так произошел крах всех его надежд, жестокий и беспощадный, истребивший его физически и душевно. После «Скифов» он уже ничего не написал.
З. Гиппиус писала: «...Блок в последние годы свои уже отрекся от всего. Он совсем замолчал, не говорил почти ни с кем, ни слова. Поэтому свою «Двенадцать» возненавидел, не терпел, чтобы о ней упоминали при нем». Он даже бредил идеей уничтожить все экземпляры поэмы, мучительно вспоминал, что у кого-то они еще остались, умолял жену сжечь всё. Ему было невероятно больно, что он, верующий в воссоздание идеального мира, как никто другой, пронесший эту веру через всю жизнь, вселяющий ее в других – так обманулся и, получается, обманул других (поэтому он так желал уничтожить «Двенадцать» - все надежды, отраженные там, оказываются чужды реальным событиям). Это не отрезвление, нет. Это самое настоящее разуверение во всем, чем он обладал, что у него было, что его сопровождало на протяжении всей его жизни. Творческий подъем, вызванный революцией, сменился угнетенностью. Он задыхался в этом «новом мире», где давили всех, кто хоть как-то не соответствовал идеологии, проповедуемой новой властью.
Но все-таки искра жизни и веры еще теплилась в нем. Хоть это и не относится к лирическому наследию поэта, мне кажется, стоит упомянуть, что Блок в 1921 году, незадолго до смерти, пишет речь «О назначении поэта» и выступает с ней на торжественном собрании, посвященному 84-й годовщине смерти А. С. Пушкина. В ней содержится ключевая мысль, свидетельствующая о закате Блока как творца по не зависящим от него причинам, ответ на вопрос, в чем он видел истинный смысл своего творчества и почему он больше не в силах писать: «Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю, - тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл». Именно это и совершила со всеми инакомыслящими людьми советская власть, именно это окончательно привело Блока к разуверению во всем, что только существует.
Несмотря на столь печальный конец великого творца, искусство его живет, живет вопреки всему. Пусть его сломили физически, погубили – но у него не смогли отнять того, что у него уже было, лишить его того, что ему уже удалось совершить. И хотя жизнь обходилась порой с поэтом крайне сурово, он всё равно стремился жить и писать («О, я хочу безумно жить, <…> несбывшееся – воплотить!») будучи уверенным, что веру свою он в силах вселить в сердца людей, не давая себе права нагнетать обстановку, а провозглашая новое и воодушевляющее. Не случайно на стихотворение Есенина «Слушай, поганое сердце…», пропитанное безнадежностью, которую, быть может, в тот момент переживал даже сам Блок, он, искренне веруя в лучшее, ответил: «Сотри случайные черты - и ты увидишь: мир прекрасен».